Клюев Николай Алексеевич – биография
Никола́й Алексе́евич Клю́ев (10 (22) октября 1884, деревня Коштуги, Олонецкая губерния — между 21 и 23 октября 1937, Томск, расстрелян) — русский поэт, представитель так называемого новокрестьянского направления в русской поэзии XX века.
Биография
Детство и молодость
Родился в деревне Коштуг Вытегорского уезда Олонецкой губернии (ныне Вологодской области). Отец — урядник, получивший должность сидельца казенной винной лавки в д.Желвачево Мокачевской волости Вытегорского у., куда семья переезжает в 1890-е. Мать — из старообрядческого рода, ревностная хранительница традиций «древлего благочестия». От матери будущий поэт получает и своеобразное домашнее образование: «Грамоте меня выучила по Часовнику мамушка <…>. Я еще букв не знал, читать не умел, а так смотрю в Часовник и пою молитвы, которые знал по памяти, и перелистываю Часовник, как будто бы и читаю». (Гагарья судьбина // Север. 1992. №6). К матери, по признанию поэта, восходят не толъко истоки религиозно-нравственных основ его личности, но также и его поэтического дара. Была она, как он писал сразу же после ее смерти в 1913 В.Брюсову и В.Миролюбову, «песельницей» и «былинщицей», т. е. своеобразной стихийной поэтессой.
Клюев учится в церковно-приходской школе (1893-95), затем в Вытегорском городском училище (1896-97); в 1898 поступает в Петрозаводскую фельдшерскую школу, из которой, проучившись год, уходит. Согласно «автобиографии», в 16 лет по настоянию матери он уходит в Соловки «спасаться» и надевает там на себя «девятифунтовые вериги», затем отправляется оттуда в странствования по скитам и убежищам тайных мистических сект России. В одной из раскольнических общин Самарского края он становится «царем Давидом», т.е. слагателем «песен» на потребу радений тамошнего хлыстовского «корабля». Таково начало поэтического пути Клюев в полумифическом варианте его автобиографии. Исторически же достоверным началом являются стихи, опубликованные в малоизвестном петербургском альманахе «Новые поэты» (1904) и затем в двух московских сб.— «Волны» и «Прибой» (1905), изданных «народным» кружком П.А.Травина, членом которого Клюев состоял.
Участвовал в революционных событиях 1905—1907 годов, неоднократно арестовывался за агитацию крестьян и за отказ от армейской присяги по убеждениям. Отбывал наказание сначала в Вытегорской, затем в Петрозаводской тюрьме.
Литературная деятельность
Приняв участие в революции 1905 в качестве агитатора от Крестьянского союза и поплатившись за это 6-месячным тюремным заключением, Клюев вступает на путь интенсивных духовных поисков и творческого самоопределения, прокладывая себе тропу к большой поэзии. Провожатым к ее вершинам избирается им А.Блок. Клюев вступает с Блоком в 1907 в переписку, которая продолжается долгое время. Клюев придерживается двух целей: во-первых, приобщить себя, «темного и нищего, кого любой символист посторонился бы на улице» (из письма Блоку 5 нояб. 1910), к элите жрецов современного искусства; а во-вторых, просветить самих этих жрецов, оторванных от национальной жизненной стихии и истинной культуры, духом добра и красоты, исходящих от потаенной народной России, вестником которой он себя осознает. За такового принимает его и Блок, включая фрагменты клюевских писем в свои статьи, а личную встречу с ним в октябре 1911 назвав «большим событием» в своей «осенней жизни» (Дневник. 1911. 17 окт.). В письме к одной из своих корреспонденток Блок даже признается: «Сестра моя, Христос среди нас. Это Николай Клюев» (Александр Блок в воспоминаниях современников. М., 1980. Т.1. С.338).
В конце 1911 (суказанием— 1912) выходит первая книга его стихотворений «Сосен перезвон». В предисловии В.Брюсова говорилось, что «поэзия Клюева жива внутренним огнем», вспыхивающим «вдруг перед читателем светом неожиданным и ослепительным», что у Клюева «есть строки, которые изумляют».
В стихах книги ощутимо эхо недавней революции. В экзальтированном облике героини своеобразного лирического романа (единственного у Клюева с адресатом-женщиной) угадывались исполненные жертвенности черты революционерки и одновременно монахини.
В 1912 выходит вторая книга стихов Клюева — «Братские песни», составленная, по утверждению автора, из текстов, сочиненных им еще в бытность юным «царем Давидом». Выход этой книги сопутствует сближению Клюева с «голгофскими христианами» (революционно настроенной частью духовенства, делавшими ставку на К. как на своего пророка). Однако, не оправдав их надежд, Клюев отходит от религиозно-пророческой стези, он выбирает путь поэта.
В 1913 издает новую книгу стихов «Лесные были». В ней предстает «языческая», народная Русь, веселящаяся, разгульная, тоскующая, высказывающаяся о себе почти естественным (на самом же деле искусно стилизованным) голосом фольклорных песен («Полюбовная», «Кабацкая», «Острожная»). Учитывая этот поворот Клюева от религиозной доминанты своих первых книг, В.Ходасевич иронизировал по поводу несостоявшихся претензий «мистиков» из «Новой жизни» (журнал «голгофских христиан») на Клюев как пророка «нового религиозного откровения»; он подчеркивал, что содержание «Лесных былей» составляет «эротика, довольно крепкая, выраженная в стихах звучных и ярких» (Альциона. М., 1914. Кн.1. С.211).
К этому времени Клюев уже признан на отечественном Олимпе. Н.Гумилёв в литературных обзорах определяет основной пафос его поэзии как «пафос нашедшего», как «славянское ощущение светлого равенства всех людей и византийское сознание золотой иерархичности при мысли о Боге», называет самого поэта «провозвестником новой силы, народной культуры», а его стихи «безукоризненными» (Письма о русской поэзии. М., 1990. С.136, 137, 149). В поэзии Клюева акмеистам импонирует словесная весомость, многокрасочность и полнозвучность изображенного в ней патриархального крестьянского мира. О.Мандельштам в «Письме о русской поэзии» (1922) назовет этот мир «величавым Олонцем, где русский быт и русская мужицкая речь покоятся в эллинской важности и простоте» (Слово и культура. М., 1987. С.175). Акмеисты с готовностью причисляют Клюева к своей цеховой группе.
С 1913 Клюев становится центром притяжения «поэтов из народа», составивших вскоре ядро новокрестьянской поэзии,— А.Ширяевца, С.Клычкова, С.Есенина. В последнем сразу же при первом знакомстве с ним он увидел «прекраснейшего из сынов крещеного царства» и воспринял его как своего рода мессию глубинной русской поэзии, по отношению к которому себе готов был определить только роль предтечи. Николая Клюева связывали сложные отношения (временами дружеские, временами напряжённые) с Сергеем Есениным, который считал его своим учителем. В 1915—1916 годах Клюев и Есенин часто вместе выступали со стихами на публике, в дальнейшем их пути (личные и поэтические) несколько раз сходились и расходились.
В 1916 выходит четвертая книга стихов Клюев «Мирские думы»; в середине 1910-х создается посвященный смерти матери цикл «Избяные песни», вершинное достижение Клюева в этот период. Особую роль в поэзии Клюев получил пейзаж. В совершенстве разработанный поэзией XIX в. реалистический пейзажный образ одухотворяется у него необычайно ярким видением в не м Святой Руси, называемой им «бездонной Русью», «рублевской Русью», Россией «берестяного рая». В живописи подобное же прозрение духовного, религиозно-сокровенного облика России в ее природной ипостаси было сделано «певцом религиозного Севера» М.Нестеровым. Начатое обычно реалистически воссоздание природы поэт затем гармонично переключает в план ее мистического восприятия — через миросозерцание и духовное видение христианской и православной культуры.
Клюев после революции
Клюев принимает революцию 1917 поначалу восторженно, ошибочно предполагая в ней силу, способную содействовать историческому воплощению той Руси, которая была намечена в поэзии Клюев как «берестяной рай», как «мужицкое царство».
В 1918 он даже вступает в ряды РКП (б.) Наряду с А.Белым, А.Ремизовым, Е.Замятиным, М.Пришвиным, С.Есениным и др. он входит в литературную группу «Скифы», участники которой придерживались идеи крестьянского социализма, понимаемого в духе христианской утопии (Р.В.Иванов-Разумник и др.).
В 1918 выходит книга стихов Клюева «Медный кит», представляющая в основном лицо его революционной музы. Когда же вскоре надежды поэта на то, что «возлюбит грозовый Ленин / Пестрядинный клюевский стих» («Родина, я грешен, грешен…», 1919), не оправдываются, он теряет всякий интерес к вождю мирового пролетариата.
В 1919 выходит двухтомник Клюева «Песнослов», включающий в себя и новые произведения, и в переработанном и дополненном виде стихи предшествующих книг. Доминирующая мысль «Песнослова» родственна христианской идее о том, что «мир лежит во зле» и что только через его духовное «преображение» может быть достигнуто всечеловеческое освобождение от существующих страданий и несовершенства, мир и благоденствие. Но если поначалу такой «преобразующей силой» у К. выступало всецело само учение Христа, то теперь на первый план (не вытесняя, впрочем, Христа) выдвигается мир природный и земледельческий — как некий универсальный космос человеческого бытия, как «плоть» и «дух» национальной жизни. Одним из немногих открывает Клюев в поэзии XX в. тему экологической опасности: «В Светлояр изрыгает завод / Доменную отрыжку — шлаки» («Русь Китеж», 1918); позже он отметит, что и «зыбь Арала в мертвой тине…», и «Волга синяя мелеет…» («Разруха», 1933 или 1934). В центре художественного мира «Песнослова» — крестьянская изба, углубленная и расширенная до пределов некоего «избяного космоса», в которой опоэтизировано все: «Узнайте же ныне: на кровле конек / Есть знак молчаливый, что путь наш далек» («Есть горькая супесь, глухой чернозем…», 1916). Но космическая предназначенность избы — это, по Клюев, только разгаданная часть ее непостижимой судьбы.
В 1922 выходит новый сборник стихов Клюева «Львиный хлеб», отражающий перелом в его миросозерцании от иллюзий 1917-18 к трагическим мотивам поэзии 1920-х. Полемика с поэтами-урбанистами (Маяковским и пролеткультовцами) чередуется с мрачными картинами гибели России и своей собственной («По мне Пролеткульт не заплачет…», 1919; «Меня хоронят, хоронят…», 1921). В том же 1922 выходит и отдельным изданием поэма «Мать-Суббота», посвященная мистике сотворения крестьянского хлеба. Сущность поэмы сам автор тогда же пояснял: «Рождество хлеба — его заклание, погребение и воскресение из мертвых, чаемое как красота в русском народе, и рассказаны в моей “Голубой субботе”» («Словесное древо»).
В сентябре 1922 в «Правде» (№224) появляется статья Л.Троцкого о Клюеве (одна из нескольких под общим нозванием «Внеоктябрьская литература»), в которой автор, отдав должное «крупной» индивидуальности поэта, «пессимистически» обобщал: «Духовная замкнутость и эстетическая самобытность деревни <…> явно на ущербе. На ущербе как будто и Клюев» (Литнра и революция. М., 1991. С.62). В этом же году в рецензии на поэму Клюева «Четвертый Рим» (1922) Н.Павлович (псевдоним Михаил Павлов) писала: «За песни его об этой темной лесной стихии мы должны быть Клюеву благодарны — врага нужно знать и смотреть ему прямо в лицо» (Книга и революция. 1922. №4). Со специальной целью разоблачить мистицизм «пахотной идеологии» Клюева выходит в 1924 книга В.Князева «Ржаные апостолы (Клюев и клюевщина)». Заранее уже знающий о работе над нею, Клюев в письме Есенину 28 янв. 1922 по ее поводу пишет: «…порывая с нами, Советская власть порывает с самым нежным, с самым глубоким в народе» (Вопросы литературы. 1988. №2).
В середине 1920-х Клюев делается некоторая попытка подстроить свою музу к «новым песням» («Богатырка», 1925; «Ленинград», 1925 или 1926), однако параллельно с ними создаются и «новые песни», в которых звучит мотив «отлета» России из чуждой современности: «По речному таит страница / Лебединый отлетный крик. / Отлетает Русь, отлетает…» («Не буду писать от сердца…», 1925) и проклятия «железу»: «Забодало железное быдло / Коляду, душегрейку, салазки» («Наша русская правда загибла…», 1928). С особой эпической силой мысль о гибели России развивается Клюевым в поэмах «Деревня» (1927), «Соловки» (1926-28), «Погорельщина» (1928), «Песнь о Великой Матери» (между 1929 и 1934), являющихся трагическим эпосом конца России и лебединой песней ее последнего рапсода. К ним примыкают поэмы «Плач о Сергее Есенине» (1926) и «Заозерье» (1927). В «Погорельщине», назвавшись «песнописцем Николаем», поэт берет на себя миссию свидетельствовать далеким потомкам о неповторимой красоте сожженной «человечьим сбродом» «нерукотворной России».
Только «Плач о Сергее Есенине», «Деревня» и «Заозерье» публикуются при жизни поэта, все же остальные поэмы появятся в печати на его родине лишь более чем через полсотни лет.
В 1928 выходит последний сборник стихов Клюева «Изба и поле», всецело составленный из ранее напечатанного. Однако следующие 5 лет — период наиболее интенсивного и даже как бы «отчаянного» творчества. Кроме трагического эпоса «отлетающей» России, создается значительный пласт лирики, объединенный именем Анатолия Яр-Кравченко — героя его последнего лирического романа («Вспоминаю тебя и не помню…», 1929; «Моему другу Анатолию Яру», «Из предсмертных песен», «Повесть скорби» 1933), а также большой цикл стихов «О чем шумят седые кедры», отмеченный драматизмом личной жизни (одиночество) и конфликтным противостоянием современности.
Вскоре Николай Клюев, как и многие новокрестьянские поэты, дистанцировался от советской действительности, разрушавшей традиционный крестьянский мир; в свою очередь, советская критика громила его как «идеолога кулачества».
Более повезло публицистике: полностью были опубликованы статьи самого активного «октябрьского» периода деятельности Клюев в этой области (в уездной газете «Звезда Вытегры». 1919-22). Многие из них свидетельствовали о том, что «действительность 1919 года была окрашена для Клюева в красно-золотые, солнечные тона, что мир он воспринимал тогда, скорее, однополярным, моноцветным» (Пономарева Т.— С.73), Вместе с тем, приветствуя революцию, Клюев в этих статьях брал под защиту многое из того, что ею уничтожалось: церковное искусство — как национальную, призванную спасти Россию «красоту», а также крестьянский мир с его традициями и культурой (статьи «Порванный невод», «Сдвинутый светильник», а также пересказанное в газете содержание его устных выступлений «Медвежья цифирь» и «Слово о ценностях народного искусства» — все 1919). Их пафос, направленный на соединение «Матери-Красоты» с революционной «новью», не был понят, и поэт был исключен из рядов РКП (б) (1920).
Масштабнее всего как прозаик Клюев выразил себя в письмах, ставших «его дневником, его философией, этикой и эстетикой, его исповедью» (Базанов В.Г. — С.47). В них раскрывалась многозначная связь поэта с окружающим миром, современниками, диктовавшаяся потребностью в общении на высоком духовно-интеллектуальном или сердечном уровне (А.Блоку, В.Брюсову, В.Миролюбову), поисками родственной души в чуждом мире (А.Ширяевцу, С.Есенину, А.Яр-Кравченко). В письмах к каждому из адресатов находил отражение какой-то из весьма существенных моментов жизненного и творческого пути Клюева. В письмах к Блоку утверждалось право быть равным среди равных в русской поэзии, к Есенину — он раскрывался как борец за сохранение в национальной духовности ее самых глубинных корней, чистых родников творчества как раз в период разрушения основ народного бытия. В письмах к Яр-Кравченко преодолевался драматизм как личной жизни (одиночество), так и конфликт с отвергающей поэта современностью, утверждалась связь с общечеловеческими ценностями (наставничество, сердечная привязанность). В исполненных трагизма письмах из Сибири (С.Клычкову, В.И.Горбачевой, Н.Ф.Христофоровой-Садомовой) запечатлены все подробности заключительного (страдного, мученического, исповедального) этапа жизненного пути поэта.
В 1920-е проза Клюев заявляет о себе своеобразным жанром эссеистики, в виде записанных его другом Н.И.Архиповым высказываний о классиках, современниках и себе. Это сентенции о своих духовных ориентирах, выборе жизненного поведения, а также об отдельных собственных произведениях, их смысле (род комментариев), о своей отверженности от современности, о горестных приметах нынешнего гибельного состояния России. Особый раздел составляют носящие шокирующий характер преимущественно негативные суждения о Есенине, вызванные, несомненно, горечью автора по поводу своих неоправдавшихся надежд на мессианский путь младшего «песенного собрата» как выразителя светлых творческих сил и самой «звездной» судьбы России, поддавшегося, к сожалению (по мысли Клюева), влиянию чуждых ей сил.
В прозе Клюев сильно ощутима генетическая связь с древнерусской литературой, прежде всего с жанром «духовного завещания», а также самоуничижительного и покаянного тона. «Поэтика клюевской прозы является мифоро-мантической. Его образы опираются одновременно на тексты Священного Писания, апокрифы, народные легенды и фольклор. Мифологемы Голгофы, распятия (сораспятия), воскресения, “последних дней”, преображения, огня, пожара, света, тьмы, Красного коня, Змея становятся центром его художественного мира» (Пономарева Т.). Она пронизана также унаследованным от древнерусских и библейских текстов, ритмическим, стиховым («версийным») началом (см.: Орлицкий Ю. Проза и стих в творчестве Н.Клюева и других поэтов новокрестьянского направления // Вытегорский вестник. 1994. №1).
Аресты, ссылка и расстрел
2 февр. 1934 Клюев (в это время он проживает в Москве) подвергается аресту за антисоветскую агитацию. На допросах он не скрывает своего решительного неприятия «политики компартии и советской власти, направленной к социалистическому переустройству страны», которое он рассматривает «как насилие государства над народом, истекающим кровью и огненной болью». Октябрьская революция, высказывается он, «повергла страну в пучину страданий и бедствий и сделала ее самой несчастной в мире». «Я считаю, что политика индустриализации разрушает основу и красоту русской народной жизни, причем это разрушение сопровождается страданиями и гибелью миллионов русских людей…» (Огонек. 1989. №43).
Сам Клюев в письмах поэту Сергею Клычкову и В. Я. Шишкову называл главной причиной ссылки свою поэму «Погорельщина», в которой усмотрели памфлет на коллективизацию и негативное отношение к политике компартии и советской власти. Аналогичные обвинения (в «антисоветской агитации» и «составлении и распространении контрреволюционных литературных произведений») были предъявлены Клюеву и в связи с другими его произведениями — «Песня Гамаюна» и «Если демоны чумы, проказы и холеры…», входящими в неоконченный цикл «Разруха». В последнем стихотворении, например, упоминается Беломоро-Балтийский канал, построенный с участием большого числа раскулаченных и заключённых:
То Беломорский смерть-канал,
Его Акимушка копал,
С Ветлуги Пров да тётка Фёкла.
Великороссия промокла
Под красным ливнем до костей
И слёзы скрыла от людей,
От глаз чужих в глухие топи…
Стихотворения из цикла «Разруха» хранятся в уголовном деле Н. Клюева как приложение к протоколу допроса.
По воспоминаниям И. М. Гронского (редактора «Известий ВЦИК» и главного редактора журнала «Новый мир»), Клюев всё более переходил «на антисоветские позиции» (несмотря на выделенное ему государственное пособие) . Когда Клюев прислал в газету «любовный гимн», предметом которого являлась «не „девушка“, а „мальчик“», Гронский изложил свое возмущение в личной беседе с поэтом, но тот отказался писать «нормальные» стихи. После этого Гронский позвонил Ягоде и попросил выслать Клюева из Москвы (это распоряжение было санкционировано Сталиным)[15]. Мнение, что причиной ареста Клюева стала именно его гомосексуальность, высказывал также позднее в частных беседах М. М. Бахтин.
Сосланный поначалу в пос. Колпашево (Западная Сибирь), Клюев вскоре переводится в Томск, где с весны 1937 теряется с ним связь, уступая место версиям и легендам о его кончине. И только в 1989 из ставших доступными материалов томского НКВД выясняется истинная картина его гибели: 5 июля 1937 его, уже завершающего срок ссылки, вторично арестовывают как активного, «близко стоящего к руководству» участника «монархо-кадетской» повстанческой организации Союз спасения России (никогда не существовавшей); приговоренный к высшей мере «социальной защиты», он был расстрелян в один из трех дней — 23-25 окт. 1937.
В ссылке он продолжал писать стихи и написал две поэмы: «Кремль», текст которой сохранился, но до сих пор не опубликован, и неизвестную ныне поэму «Нарым»
Последним из известных произведений Клюев является стихотворение «Есть две страны: одна — Больница…». Посланное с последним письмом А. Яр-Кравченко (25 марта 1937), оно свидетельствует о том, что, несмотря на все страдания и бедствия, творческие силы не оставляли поэта.
Посмертная реабилитация
Николай Клюев был реабилитирован в 1957 году, однако первая посмертная книга в СССР вышла только в 1977 году.
«Редкостно крупный литературный талант Клюева, которого часто ставят вы¬ше Есенина, вырос из народного крестьянского творчества и многовековой религиозности русского народа. Жизнь, питаемая исконной силой крестьян¬ства и искавшая поэтического выражения, соединялась у него поначалу с инстинктив¬ным, а позднее — с политически осознанным отри¬цанием городской цивилизации и большеви¬стской технократии. При этом и форма его стихов развивалась от близости к народным — через влияние символизма — к более осоз¬нанным самостоятельным структурам. <…> Стихи в духе народных плачей перемежаются со стихами, созвучными библейским псалмам, стиль очень часто орнаментален. В богатстве образов проявляется полнота внутреннего, порой провидческого взгляда на мир.» — Вольфганг Казак.
Последний дом поэта в г.Томске по ул. Ачинская, 15, был снесён. Установленная в 1999 году на доме мемориальная доска передана в литературный музей дома Шишкова (ул. Шишкова, д. 10), там же хранятся копии документов по делу Клюева, прижизненные издания, статьи из периодики об его жизни и творчестве.
Н. Клюев – Библиографические исследования
Избранное